Электронная библиотека | Биография Татьяна Толстая
Назад
Школа
Про мальчиков я думала так: ну, ладно.
Пусть живут, но в специально отведенных местах. И хорошо бы на островах,
окруженных океаном.
Что такое мальчики, я знала на горьком
опыте. Когда мы с мамой зашли в мужскую школу за братом, мне показалось, что я
попала в стадо беснующихся бабуинов. Потные, ошалелые мальчишки лупили друг
друга мешками со сменной обувью.
- Бей Серого!
- Кузя, отпусти, больно. Отпусти, гад!
- Толстый, дай горбушку. Ну оставь
чуть-чуть...
- Хрен тебе. Самому мало.
В углу два больших мальчика держали за руки
маленького, а третий водил несчастному пончиком по губам, не давая откусить.
Потом он засунул пончик себе в рот, а жирную руку вытер о волосы жертвы. Когда
же мальчика отпустили, он с гиканьем вскочил на спину одного из мучителей, и
тот умчал его вверх по школьной лестнице как ни в чем не бывало. Увиденное не
укладывалось в голове.
В нашей школе по малейшему поводу
раздавалось ликующее "Все будет сказано!" - и дружный топот ног по
коридору: кто быстрее наябедничает учительнице. Девочки были понятны: кривляки,
ябеды, воображалы, жадины. Всем хотелось, чтобы учительница похвалила. У всех,
даже двоечниц, было поведение - 5, прилежание - 5. Все собирали фотографии
артистов и переводные картинки. У каждой дома была коробка с драгоценностями:
рассыпавшиеся бусы, открытки с котятами, атласные тряпочки, гребешок -
расчесывать игрушечных зверей. Медвежонок, с проплешинами от постоянного
ласкания, уложен спать,ждет, когда хозяйка вернется из школы. Как я люблю этот
девчоночий мир, как понимаю его. И каждая девочка мечтала вырасти и оказаться
красавицей, чтобы жизнь навечно остановилась на последней строчке из сказки:
"А во дворце уже свадьбу играют..." Тем временем дракой издыхает, а
все звери, способствовавшие счастью красавицы, тоже получили по труду. Жизнь
после свадебного пира не планировалась.
Что, например, делать с дворцовым
хозяйством? И надо ли его вообще заводить, если есть ковер-самолет и скатерть-самобранка?
Хлопнешь в ладоши и добрые феи наткут полотна и пропылесосят.
Те девочки, которые слишком долго играли в
куклы и читали сказки, никак не могли понять алгебру или физику. Помню, как в
пятом классе я перестала понимать, что написано в учебнике. Даже по ботанике
были одни двойки.
- Живая клетка состоит из белка и желтка.
- Капуста относится к семейству
белокочанных.
- В пустыне растет сексуал.
От уроков ботаники запомнилось, что у
учительницы совсем не было груди. Из мира науки в памяти остался только Ньютон
- у него в учебнике были пририсованы синие очечки и шрам от уха до уха. Перед
контрольной по физике хотелось заснуть летаргическим сном, а проснешься - школа
окончена, все предметы сданы, и постаревший директор вручает аттестат с
пятерками.
В середине пятидесятых произошло небывалое:
мужскую и женскую школу объединили. Никогда не забуду то утро, когда в класс
вошли двадцать шестиклассников, ухмыляясь от стыда, с багровыми ушами. Стены
монастыря рухнули - мальчиков посадили за парты с девочками. Закрываю глаза и
вижу ту, пореформенную школу.
Вот девочки переодеваются в холодной
раздевалке, следующий урок ненавистная физкультура. Вышибив ногами дверь, в
раздевалку влетает на канате Бугорков. Маятник, сделав духу, исчезает, но
Бугорков успел облить полуодетых девчонок из детской клизмы. Инвентарь для
пакостей всегда находится у него под рукой. Визги облитых водой и улюлюканье
друзей героя за дверью возвестили начало нового летоисчисления - совместного обучения.
Дня не проходило, чтобы кого-то из
мальчишек, чаще всего одного и того же, убогого, не заталкивали в женскую
уборную. Припирали дверь и не давали выйти. Девочки успевали отдубасить его
шваброй. Побывавший в женском туалете считался опозоренным.
Летом в школе объявили практику: собирать
разбитое стекло и относить к забору или сгребать листья в кучи,- через час
листья снова разлетались по школьному двору.
Вот недомерок Макаров собирает червяков,
они лезут у него из кулака. Я знаю, этих червяков он сунет сейчас кому-нибудь
за шиворот. Если мне, то я умру.
Мальчишки не читали тех книг, которыми
бредили все мои подруги, например про сиротку-аристократку. Каждая прожила ее
жизнь и поплакала над ее горькой судьбой.
Мальчики занимались неинтересным: строгали
палочки, залезали высоко на деревья и оттуда плевали жеваной бумагой, сидели в
засадах, рисовали взрывы. Но при этом понимали, отчего не падает самолет и не
тонет пароход.
Учительницу математики я очень боялась: она
орала и обзывалась. Начинала кричать сразу, с девяти утра,- она перешла к нам
из мужской школы. Зинаида Ивановна выросла в детдоме и жила в огромной
коммуналке, занимая бывшую ванную. Она так и не выбралась из своего склепа, так
до конца жизни и не пожила с окном.
В шестом классе мне нравился учитель
физики, Юрий Исаакович. Я его так жалела, что хотела даже выйти за него замуж.
Я ревновала его к плоскогрудой ботаничке: иногда я видела их вместе. Юрий
Исаакович всегда глядел куда-то вверх, на тусклое лабораторное окно, поверх
голов. Он слушал, наклонив голову, и мягко говорил: "Присядь, мальчик,
урока ты не знаешь". Выслушав девочку, говорил ей с ласковой грустью,
глядя в окно: "И ты, девочка, присядь, и ты не выучила..." Шкафы в
кабинете физики были покрыты таким слоем пыли, что так и тянуло написать
что-нибудь. Юрий Исаакович, казалось, ничего не видел вокруг себя, и матерное
слово постепенно тускнело и затягивалось новой пылью.
Учителя истории никто не слушал. Это был
худой старик, обсыпанный пеплом. "Старейший педагог города",-
говорили про него учителя. Он входил в класс с указкой и уходил с ней - всегда
держался за нее двумя руками. Он держал ее горизонтально, в опущенных вниз
прямых руках. Меня томила эта указка, я представляла себе, что историк и ночью
спит с ней - он лежит на спине, держа указку поверх одеяла, поперек кровати.
Когда он говорил "Габсбурги", то на первую парту летели брызги из его
рта. В начале урока он обычно предупреждал тихим голосом: "Двойки буду
ставить беспощадно..." Его не боялись, да и он никого не спрашивал - не
связывался.
У многих девочек были сестры в старших
классах, и встреча с космическими пришельцами оказалась роковой: ревность,
ссоры закадычных подруг, слезы - вот что принесла мужская школа, переступив
порог женской. А сколько страстей бушевало на школьных вечерах...
- Веденеев два раза танцевал с Васильевой,
а у ней прыщи! И туфли на ней - мои, у меня на вечер выпросила.
- Видела? Гинзбург и Семенова выходили на
школьный двор на целый час, а потом вернулись как ни в чем не бывало.
Обнаглели.
- А Петрова проревела весь вечер дома -
нечего надеть. В доме ни одной пары капроновых чулок. Она матери кричала:
"Будь ты проклята!"
И все десятиклассницы - толстые и
спортивные, та, у которой было только одно, коричневое школьное платье, и та,
королева с тремя кофточками,- все мечтали о любви. Люба, сестра моей подруги,
была в выпускном классе, когда школы объединили. Когда она возвращалась домой
со школьного вечера, одноклассник взял ее под руку. "Я уже развратная или
еще нет?" - стучало в Любиной голове.
Когда подошел трамвай и Люба уже стояла на
подножке, ее поцеловали. "Развратница",- огорчилась Люба. Две недели
спустя мама увидела, что дочка меряет сантиметром талию - проверяет, растет ли живот.
Таблетки для самоубийства уже ждали, спрятанные в надежном месте.
Так школа готовила нас к жизни - кидала в
бурное море, ни слова ни сказав про омуты и рифы. С берега педагоги
напутствовали: "Строго следите за собой! Плывите туда, где труднее. Высоко
несите знамя и, при этом, шире шаг!.. И ближе, ближе к народу..." Скоро
стало трудно различать крики учителей, только ветер шевелил их седые волосы -
течение несло нас в жизнь.
Вперед
Электронная библиотека | Биография Татьяна Толстая