В тот день укрепленные города будут, как развалины в лесах… и будет пусто.  
То был зловещий сон: по дебрям и лесам, 
Казалось, я блуждал, не находя дороги; 
Ползли над головой, нахмуренны и строги, 
Гряды свинцовых туч по бледным небесам; 
И ветер завывал, гуляя на просторе, 
И ворон, каркая, кружился надо мной; 
И нелюдимый бор, как сумрачное море, 
Таинственно гудел в пустыне вековой… 
И вот, когда я шел кустарником дремучим, 
Во мраке увидал я груды кирпичей; 
Покрыты были мхом расщелины камней, 
И плиты поросли репейником колючим. 
По шатким ступеням спустился я к реке, 
Где арки от мостов и темные громады 
Низверженных бойниц чернели вдалеке. 
Клубящийся туман окутал анфилады 
Разрушенных дворцов и волны, и леса; 
И палевой зари желтела полоса 
Меж дремлющих столбов гранитной колоннады; 
И расстилал залив безжизненную даль, 
Едва мерцавшую, как матовая сталь. 
То правда или нет, но мнилось, что когда-то 
Бродил я много раз по этим берегам: 
И сердце дрогнуло, предчувствием объято… 
О нет, не может быть, не верю я очам! 
В столице молодой все пышно и богато, 
Там — жизнь и суета, а здесь лишь дикий бор, 
Венчая мертвый прах покинутых развалин, 
Уходит без конца в неведомый простор; 
И шум его ветвей, торжественно печален, 
Доносится ко мне, как грозный приговор: 
«Тебя я победил, отверженное племя! 
Довольно вам грозить железом и огнем, 
Бессильные рабы! Мое настало время, 
И снова мой намет раскинул я кругом. 
Мои кудрявые зеленые дружины 
Я приступом повел с полунощных пустынь 
На величавый ряд незыблемых твердынь, 
И вот в пыли лежат их жалкие руины!..» 
Но шепоту дерев я криком отвечал: 
«О нет, неистребим наш светлый идеал! 
Надеяться и ждать, любить и ненавидеть, 
И кровью истекать в мучительной борьбе, 
Чтоб здание веков в развалинах увидеть, 
О нет, могучий лес, не верю я тебе! 
И смело проложу я путь к желанной цели!..» 
А сосны мрачные по-прежнему шумели 
И мне насмешливо кивали головой, 
И я бежать хотел с безумною тоской, 
Но лес меня хватал колючими ветвями, 
Как будто длинными костлявыми руками; 
И рвался я вперед и, ужасом объят, 
Проснулся наконец… С каким порывом жадным 
Я бросился к окну, как был я детски рад, 
Как стало для меня все милым и отрадным: 
И утра бледного сырая полутьма, 
И вечный гул толпы на улице широкой, 
Свистков протяжный вой на фабрике далекой, 
И тяжкий гром колес, и мокрые дома. 
Пусть небо надо мной безжизненно и мутно… 
Я тех, кого вчера презрением клеймил, 
Из глубины души теперь благословил! 
О, как поближе к ним казалось мне уютно, 
Как просто и тепло я вновь их полюбил!