    
|
ОРИНА, МАТЬ СОЛДАТСКАЯ
Чуть живые, в ночь осеннюю
Мы с охоты возвращаемся, До ночлега прошлогоднего, Слава богу, добираемся. «Вот и мы! Здорово, старая!
Что насупилась ты, кумушка! Не о смерти ли задумалась? Брось! пустая это думушка! Посетила ли кручинушка?
Молви — может, и размыкаю». И поведала Оринушка Мне печаль свою великую. — Восемь лет сынка не видела,
Жив ли, нет — не откликается, Уж и свидеться не чаяла, Вдруг сыночек возвращается. Вышло молодцу в бессрочные...
Истопила жарко банюшку, Напекла блинов Оринушка, Не насмотрится на Ванюшку! Да не долги были радости.
Воротился сын больнехонек, Ночью кашель бьет солдатика, Белый плат в крови мокрехонек! Говорит: «Поправлюсь, матушка!»
Да ошибся — не поправился, Девять дней хворал Иванушка, За десятый день преставился... — Замолчала — не прибавила
Ни словечка, бесталанная. «Да с чего же привязалася К парню хворость окаянная? Хилый, что ли, был с рождения?..»
Встрепенулася Оринушка: — Богатырского сложения, Здоровенный был детинушка! Подивился сам из Питера
Генерал на парня этого, Как в рекрутское присутствие Привели его раздетого... На избенку эту бревнышки
Он один таскал сосновые... И вилися у Иванушки Русы кудри как шелковые... — И опять молчит несчастная...
«Не молчи — развей кручинушку! Что сгубило сына милого — Чай, спросила ты детинушку?» — Не любил, сударь, рассказывать
Он про жизнь свою военную, Грех мирянам-то показывать Душу — богу обреченную! Говорить — гневить всевышнего,
Окаянных бесов радовать... Чтоб не молвить слова лишнего, На врагов не подосадовать, Немота перед кончиною
Подобает христианину. Знает бог, какие тягости Сокрушили силу Ванину! Я узнать не добивалася.
Никого не осуждаючи, Он одни слова утешные Говорил мне умираючи. Тихо по двору похаживал
Да постукивал топориком, Избу ветхую облаживал, Огород обнес забориком; Перекрыть сарай задумывал.
Не сбылись его желания: Слег — и встал на ноги резвые Только за день до скончания! Поглядеть на солнце красное
Пожелал, — пошла я с Ванею: Попрощался со скотинкою, Попрощался с ригой, с банею. Сенокосом шел — задумался:
«Ты прости, прости, полянушка! Я косил тебя во младости!» — И заплакал мой Иванушка! Песня вдруг с дороги грянула,
Подхватил, что было голосу: «Не белы снежки», — закашлялся, Задышался — пал на полосу! Не стояли ноги резвые,
Не держалася головушка! С час домой мы возвращалися... Было время — пел соловушка! Страшно в эту ночь последнюю
Было: память потерялася, Всё ему перед кончиною Служба эта представлялася. Ходит, чистит амуницию,
Набелил ремни солдатские, Языком играл сигналики, Песни пел — такие хватские! Артикул ружьем выкидывал
Так, что весь домишка вздрагивал; Как журавль стоял на ноженьке На одной — носок вытягивал. Вдруг метнулся... смотрит жалобно.
Повалился — плачет, кается, Крикнул: «Ваше благородие! Ваше!..» Вижу, — задыхается. Я к нему. Утих, послушался —
Лег на лавку. Я молилася: Не пошлет ли бог спасение?.. К утру память воротилася, Прошептал: «Прощай, родимая!
Ты опять одна осталася!..» Я над Ваней наклонилася, Покрестила, попрощалася, И погас он, словно свеченька
Восковая, предыконная... — Мало слов, а горя реченька. Горя реченька бездонная!..
На главную |
