Когда б я уголь взял для высшей похвалы -
Для радости рисунка непреложной,-
Я б воздух расчертил на хитрые углы 
И осторожно и тревожно. 
Чтоб настоящее в чертах отозвалось, 
В искусстве с дерзостью гранича, 
Я б рассказал о том, кто сдвинул мира ось, 
Ста сорока народов чтя обычай. 
Я б поднял брови малый уголок 
И поднял вновь и разрешил иначе: 
Знать, Прометей раздул свой уголек,-
Гляди, Эсхил, как я, рисуя, плачу! 
Я б несколько гремучих линий взял, 
Все моложавое его тысячелетье, 
И мужество улыбкою связал 
И развязал в ненапряженном свете, 
И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца, 
Какого не скажу, то выраженье, близясь 
К которому, к нему,- вдруг узнаешь отца 
И задыхаешься, почуяв мира близость. 
И я хочу благодарить холмы, 
Что эту кость и эту кисть развили: 
Он родился в горах и горечь знал тюрьмы. 
Хочу назвать его - не Сталин,- Джугашвили! 
Художник, береги и охраняй бойца: 
В рост окружи его сырым и синим бором 
Вниманья влажного. Не огорчить отца 
Недобрым образом иль мыслей недобором, 
Художник, помоги тому, кто весь с тобой, 
Кто мыслит, чувствует и строит. 
Не я и не другой - ему народ родной -
Народ-Гомер хвалу утроит. 
Художник, береги и охраняй бойца: 
Лес человечества за ним поет, густея, 
Само грядущее -- дружина мудреца 
И слушает его все чаще, все смелее. 
Он свесился с трибуны, как с горы, 
В бугры голов. Должник сильнее иска, 
Могучие глаза решительно добры, 
Густая бровь кому-то светит близко, 
И я хотел бы стрелкой указать 
На твердость рта - отца речей упрямых, 
Лепное, сложное, крутое веко -- знать, 
Работает из миллиона рамок. 
Весь - откровенность, весь - признанья медь, 
И зоркий слух, не терпящий сурдинки, 
На всех готовых жить и умереть 
Бегут, играя, хмурые морщинки. 
Сжимая уголек, в котором все сошлось, 
Рукою жадною одно лишь сходство клича, 
Рукою хищною - ловить лишь сходства ось -
Я уголь искрошу, ища его обличья. 
Я у него учусь, не для себя учась. 
Я у него учусь - к себе не знать пощады, 
Несчастья скроют ли большого плана часть, 
Я разыщу его в случайностях их чада... 
Пусть недостоин я еще иметь друзей, 
Пусть не насыщен я и желчью и слезами, 
Он все мне чудится в шинели, в картузе, 
На чудной площади с счастливыми глазами. 
Глазами Сталина раздвинута гора 
И вдаль прищурилась равнина. 
Как море без морщин, как завтра из вчера -
До солнца борозды от плуга-исполина. 
Он улыбается улыбкою жнеца 
Рукопожатий в разговоре, 
Который начался и длится без конца 
На шестиклятвенном просторе. 
И каждое гумно и каждая копна 
Сильна, убориста, умна - добро живое -
Чудо народное! Да будет жизнь крупна. 
Ворочается счастье стержневое. 
И шестикратно я в сознаньи берегу, 
Свидетель медленный труда, борьбы и жатвы, 
Его огромный путь - через тайгу 
И ленинский октябрь - до выполненной клятвы. 
Уходят вдаль людских голов бугры: 
Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят, 
Но в книгах ласковых и в играх детворы 
Воскресну я сказать, что солнце светит. 
Правдивей правды нет, чем искренность бойца: 
Для чести и любви, для доблести и стали 
Есть имя славное для сжатых губ чтеца -
Его мы слышали и мы его застали