Пров. Абсолютно. Самого пролетарского происхождения. Мать в нашем овощном ларьке торгует, отец водопроводчик. Но он пока в тюрьме.

Судаков. Все остришь?

Наталья Гавриловна. Нет, Степа, это правда.

Судаков. Вы что, с ума спятили?

Пров. Не понимаю!

Судаков. Да что он у нас, мать, взбесился? Наркотиков, что ли, наглотался, белены? Что он у тебя вытворяет?

Пров. При чем здесь мама? Я влюбился. Любовь. Та самая, которая на поэмы вдохновляет, на подвиги. Ты только что пел. (Поет.) «Я на подвиг тебя провожала, над страною гремела гроза...».

Судаков (подскочил). Перестань! Я тебе запрещаю с этой девицей встречаться, слышишь? За-пре-щаю!

Наталья Гавриловна. Степа!  Не надо...

Егор. Степан Алексеевич, он дурачится.

Пров. Может, и женюсь на ней для оздоровления сословия. До че­го же ты, отец, интересно сформировался. Вот, говорят, если срезать дерево, то по кольцам его можно определить, какой год был активного солнца, какой пассивного. Вот бы тебя исследовать. Просто наглядное пособие по истории.

Судаков. Ты сейчас же сядешь за стол, будешь есть пирог...

Пров. Не буду. Боюсь растолстеть. Я вчера вычитал: заплывает душа телом. Иной так способен оскотиниться, что даже страшно по­желать ему здоровья и счастья. (Убежал.)

Судаков (вслед сыну).  Дурак!

Все молча едят.

Звонок телефона в квартире Егора  и Искры.

Егор (вскакивает, бежит к себе. На ходу, Судакову). Может быть,

о вчерашнем.

Наталья  Гавриловна. Не сердись, Степа. Прошка дурачится.

Судаков.  Но есть же  мера.  Есть.  В конце концов, элементарное

приличие... А что, у этой девицы действительно такие предки?

Наталья  Гавриловна. Ну и что? Ты, наверно, ее мать видел.

У наших же ворот ларек. Такая полная, рыжая.

Судаков. Кошмар!  Эта пьяная морда...

Наталья Гавриловна. Она не всегда пьяная.

Судаков. Кошмар!

Наталья Гавриловна. У Егора тоже отец был, знаешь...

Судаков. Так то Егор!

Наталья Гавриловна. А она Зоя.

Судаков. Кошмар!

Наталья Гавриловна. Мне девочка понравилась.

Судаков. Кошмар!

Наталья Гавриловна. Да будет тебе, затвердил как попугай! Никакого кошмара нет. Я даже рада, что Пров не походит на не­которых молодых людей, которые себе уж, знаешь, партии вы­сматривают.

Судаков (дочери). А ты что молчишь?

Искра. А я не слышу, о чем вы говорите. А если и слышу, ничего не понимаю. Ты съезди, отец, в Иран, привези ему персидскую принцессу. Может, он и переменится.

Судаков. Нет, это леший знает, что дома творится! На работе так хорошо. Четко, слаженно... А тут...

Наталья Гавриловна. Нельзя так, Степа, с ним разговари­вать. Ты же прекрасно знаешь, если человек влюблен... Себя вспомни, а?

Судаков. Какая тут любовь!  Ему только шестнадцать двадцатого

исполняется.

Наталья Гавриловна. Двадцать восьмого. А в шестнад­цать лет... Мы же не знаем, что произошло с Колей Хабалкиным.

Судаков. Ну. лавируй сама... Не хочу я во всю эту муть влезать.

Наталья Гавриловна. И не надо.

Искра   вышла.

Судаков. Я еще от поведения Искры очухаться не могу. Ничего, я ей этих черных чертей наставил, пусть им кланяется, они ей наколдуют... С ума спятила!

Наталья Гавриловна. Выговориться ей надо было, чтобы легче стало. А она даже мне не открывается. Кому-то надо...

Судаков. Не в пустоту же. Это волки, глядя на луну, воют.

Наталья Гавриловна. Не осуждай. Это мука выходит.

Судаков. Прошке тоже кого-то подсунуть надо. Я понимаю, возраст.

Но соображать-то он должен.

Наталья  Гавриловна.   Ешь   пирог,   Степа,   ешь.   Ой,  да   он

остыл. Сейчас подогрею. (Ушла.)

Звонок   в   дверь.   Искра    проходит   открыть.   Возвращается.

Искра. Папа, к тебе.

Входит Золотарев, молодой человек. В руке у него боль­шая искусственная ветка цветущей яблони. Такие носят на демонстрациях.

Золотарев. С праздником, Степан Алексеевич!

Судаков. Золотарев, привет! И тебя тоже. На демонстрацию идешь?

Золотарев. Да. Меня выделили. Как раз у вашего дома топчемся.

Судаков. Проходи, проглоти пирога. Вкуснота! Жена разогревает.

Золотарев. Не могу, oтстать боюсь. Я на минуту.

Судаков. Что там?

Золотарев.  Я, собственно,  к  Георгию Самсоновичу.  Поздравить.

Судаков. С чем?

Золотарев. Вчера у Коромыслова решили:  Георгия Самсоновича

на место Хабалкина. Пока исполняющим обязанности, а потом...

Судаков. Георгия?!

Золотарев.  Да.  Товарища  Ясюнина.  Он  хлопотал,  я знаю. Еще

в тот день, когда про сына Хабалкина узнали, сразу. Зять у

вас,   Степан  Алексеевич,   по-настоящему  выдающийся.   И   что

главное — все его уважают. Умеет он...

Судаков  (встал из-за  стола,  зовет).   Георгий  Самсонович,  к вам

пришли.

Входит  Егор.

Золотарев. Поздравляю вас, Георгий Самсонович, и с праздником, а главное — с назначением. От самого чистого сердца позд­равляю.

Егор. Спасибо, Вася.

Судаков. И от меня прими самые, так сказать, рассамые. (Жмет

руку Егору, даже обнимает его.)

Егор. Если бы не вы, Степан Алексеевич...

Судаков. Ну что ты, что ты! Достоин! Вполне! Ушла разогревать

пирог и  не  несет — как бы  там  сама его не съела!   (Ушел.)

Золотарев. Я первый известил?

Егор. Только что по телефону сказали.

Золотарев. Ох, пролазы, уже успели!

Егор, Нет, не приятели.

Золотарев. Неужели сам звонил?

Егор.   Почти...   Спасибо,   Вася.   Выпей   рюмочку.   Икоркой   закуси.

(Наливает Золотареву и себе водки.)

Золотарев. Спасибо.

Чокаются. Пьют.

Егор. Не совсем вовремя ты вошел...

Золотарев (закусывая). Догадываюсь. Я не знал, что... А вообще-то

плюньте вы на них. Старье — оно и есть старье. Что он вам

теперь, верно? Родня, и только... Вчерашнее жаркое. Оптимист!..

На том держится! А знаете, откуда у них эта радость жизни!?

Они в  той войне  выжили,  и  у них на всю жизнь оптимизм

получился. (Смеется.)

Егор. Глаз у тебя, Вася, не очень ли острый?

Золотарев.  А что? Точно!..  И чего им  надо?  Во!   (Обвел рукой

комнату.)   А  как  же!   Пришли  с  войны — ни  села,  ни   хаты.

А тут!.. У таких идеал — материальное благополучие!

Егор. А у тебя?

Золотарев. Массам, конечно, материальное требуется... Только, знаете, прежде всего надо восстановить порядок. Люди потеряли страх — оттого то тут дыра, то там яма. Распустились, им, глав­ное, тишину подай, покой... Ради бога, не делайте волны! А, по-моему, сейчас именно волна и нужна. Я правильно ана­лизирую? А?

Егор. Иди, Вася, а то колонна уйдет. Я давно тебя заметил.

Золотарев. Спасибо, Георгий Самсонович. Желаю вам на новом поприще успеха. Очень вас уважаю!

Егор. Спасибо, Вася.

Золотарев. Будьте здоровы!

Егор. До свидания.

Золотарев    уходит.   Наталья    Гавриловна    снова вносит пирог.

Наталья Гавриловна. Вы еще будете кушать, Георгий?

Егор. Спасибо, нет. Сговорился с другом у метро встретиться и забыл.

(Быстро  собирается.)

Наталья  Гавриловна. Степа, я разогрела, иди!

Входит   Судаков.

Судаков.   Наташа,   у  нас   нет   какой-нибудь  чертовщины?   Что-то

сердце брыкается.

Наталья  Гавриловна    (подходя).    Дай-ка   руку.    (Пробует

пульс.) У Искры есть валокардин. Гора, принесите, пожалуйста.

Егор   уходит.

У тебя тахикардия. Сядь.  (Усаживает мужа.)

Возвращается Егор с пузырьком валокардина.

Егор. Пожалуйста.  (Передает капли Наталье Гавриловне.) Извини­те, я опаздываю.  (Уходит.)

Судаков (вырывает пузырек из рук жены). Не хочу! (Швыряет его

в сторону.)

Наталья Гавриловна. Ты что?

Судаков. Не хочу!

Наталья Гавриловна. Поди приляг. Ну что ты так! У Проши

знаешь сколько еще всяких любовей будет. Это все, как твоя

знакомая говорила,  предвестие. А девочка она, честное слово,

славная, открытая.

Судаков. Первый раз сердце почувствовал... Не знал, с какой оно

стороны. Думал, до ста лет жить буду.

Наталья  Гавриловна.   И   проживешь.   Это   чепуха,   сейчас

пройдет. Идем-идем...  (Уводит мужа.)

Звонок   в   дверь.   Искра    идет   открывать.   Возвращается   с

Ариадной.

Искра. Пожалуйста, проходите. Вы к Степану Алексеевичу?

Ариадна. Нет, я не к нему.

Искра. А Георгий Самсонович только что вышел.

Ариадна. Я знаю, видела. Я к вам. Меня зовут Ариадна. Ариадна

Коромыслова. Вам, наверно, эта фамилия знакома.

Искра. Да, конечно. Отец работает вместе с вашим папой. У отца

какие-то неприятности на работе?

Ариадна. Нет. Почему вы так решили?

Искра. У вас лицо встревоженное. Проходите, садитесь.

Ариадна. Спасибо.  (Села.)

Села и Искра.

Я  к вам. Лично  к вам.  Разговор,  может быть,  странный,  но

серьезный.

Искра. Я теперь догадываюсь.

Ариадна. Почему?

Искра. По запаху.

Ариадна, То есть?..

Искра. Я шучу... Слушаю.

Ариадна. Я не знаю, как начать... Я много думала. Может, это глупо и даже дико, но я решилась. Я решила помочь Георгию Самсоновичу выйти из положения. Он совершенно разрывается, страдает.

Искра. Да что вы!  Давайте поможем человеку.

Ариадна. Я сейчас позвонила по телефону, назначила встречу у метро Измайлово, нарочно подальше, чтобы мы успели погово­рить. Я снизу звонила из автомата. Потом ждала, когда он выйдет. И вот...

Искра. Вы умница. Так толково придумали. А вы не боитесь, что я сейчас встану, возьму вас за шиворот и выброшу за дверь?

Ариадна. Ну зачем же? Я к вам по-хорошему. И я еще ничего не

сказала.

  Искра. А я, представьте себе, примерно догадываюсь, о чем будет речь.

Ариадна. Он вам говорил?

Искра. Что?

Ариадна. А... Он удивительно сильный, а тут... у него тормоза.

Искра. Какие тормоза?

Ариадна. Внутренние. Я решила сама. Знаете, давайте просто, по-современному, а?.. Георгий Самсонович хочет уйти от вас, но не знает, как это сделать. Ко мне,  вы понимаете? Его мучит совесть и держит. Он обязан вам, вашему дому. Он очень пере­живает. Но нельзя же любить в благодарность за что-то, верно? Я бы сказала, ситуация сложилась простая. И это жизнь, это естественно. Все развивается. Старики ахают: безобразие! А это течение жизни, новое. Более свободное. Они освоить не могут, но   мы-то  можем,   мы  другие.   Зачем   же  мучиться?  Вон  моя подружка   Тата   Пивоварова   третьего   дня  шикарную  свадьбу сыграла. А вчера мне говорит: я, кажется, ошиблась. Ну и что же,  бывает.   Говорит,  буду  разводиться.   И  все спокойно,  без достоевщины.  Да,  иные  отношения,   иное  время.   И классики говорили, предсказывали: отомрет семья, частная собственность и даже государство. Частная собственность уже давно отпала. Тоже, говорят,  некоторые переживали,  потом привыкли. Сей­час отпадает семья. Я была в некоторых развитых странах, там уже запросто. Россия, знаете, в чем-то всегда отстает от Европы... Вы напрасно сердитесь. Я, конечно, могу встать и уйти. А что изменится? Он будет ходить ко мне, здесь только ночевать. Ну и что? Расходы на транспорт, и только. Раз произошло, ничего не поделаешь... Что вы молчите?

Искра. Слушаю. Вы говорите дико, но почти правду.

Ариадна (оживившись). Да-да, главное — не переживать. Мне неприятно говорить вам, но... я могу быть откровенной?

Искра. Попытайтесь.

Ариадна. Вы извините, он не любит вас и не любил никогда.

Искра. Ну, миленькая, ты этого знать не можешь.

Ариадна. Он мне сам говорил. Вы кормили его бутербродами, ввели в дом, и он в благодарность... Что такое любовь, он говорит, узнал только со мной!

Искра. Все?

Ариадна. В общих чертах — да. Еще он сказал, что у вас не мо­жет быть детей. Это его тоже мучит.

Искра. Я не знаю вас, еще не понимаю, что вы за человек. Я, знаете, могу даже

предположить, что вы неплохой человек, потому что только очень наивный может вот так прийти и лепетать то, что лепечете вы. Или вы просто, извините, недоразвитая... Вы не боитесь Егора, Ариадна?

Ариадна. Я люблю его.

Искра. Об этом я уже догадалась. Не боитесь его?

Ариадна. Я не понимаю... Все девочки нашего курса от него без ума.

Он личность!

Искра. А я боюсь... Очень боюсь... очень...

Ариадна. Я понимаю, вы ревнуете и можете наговорить на него...

Искра. Я ничего не буду на него наговаривать. Да и нечего... Вы

любите цветы?

Ариадна. Да.

Искра. А музыку?

Ариадна. Конечно.

Искра. А детей?

Ариадна. Очень. Он сказал, что у нас будет трое.

Искра. Вы не будете любить цветы, вы перестанете слышать музыку, у вас не

будет детей. Никогда. Он растопчет вас, вытрет о вас ноги и перешагнет...

Ариадна. Нет-нет! Я удивляюсь, как вы за все годы не поняли, какой это

тонкий,  глубокий  человек!  Да если вспомнить его жизнь, его мучения, через что он прошел...

Искра. Папа — шабашник, пьяница, барак, холод, голод...

Ариадна. Да-да...

Искра.  Вы знаете, я вдруг начинаю сомневаться:  а было ли все это в его

биографии? Не сочинил ли он все это для удобства

жизни?

Ариадна. Неужели у вас нет чувства сострадания?

Искра. Моя профессия требует этого качества...

Ариадна.  Не  будем  друг друга мучить,  Искра Степановна,  ска­жите просто — отпускаете вы его или нет?

Искра.  Значит, вы дочь Коромыслова... А кто начальник вашего

папы?

   Ариадна. У отца нет начальника, он подчиняется только Баранову.