|
До словаТы - сцена и актер в пустующем театре. Ты занавес сорвешь, разыгрывая быт, и пьяная тоска, горящая, как натрий, в кромешной темноте по залу пролетит. Тряпичные сады задушены плодами, когда твою гортань перегибает речь и жестяной погром тебя возносит в драме высвечивать углы, разбойничать и жечь. Но утлые гробы незаселенных кресел не дрогнут, не вздохнут, не хрястнут пополам, не двинутся туда, где ты опять развесил крапленый кавардак, побитый молью хлам. И вот уже партер перерастает в гору, подножием своим полсцены обхватив, и, с этой немотой поддерживая ссору, свой вечный монолог ты катишь, как Сизиф. Ты - соловьиный свист, летящий рикошетом. Как будто кто-то спит и види этот сон, где ты живешь один, не ведая при этом, что день за днем ты ждешь, когда проснется он. И тень твоя пошла по городу нагая цветочниц ублажать, размешивать гульбу. Ей некогда скучать, она совсем другая, ей не с чего дудеть с тобой в одну трубу. И птица, и полет в ней слиты воедино, там свадьбами гудят и лед, и холода, там ждут отец и мать к себе немого сына, а он глядит в окно и смотрит в никуда. Но где-то в стороне от взгляда ледяного, свивая в смерч твою горчичную тюрьму, рождается впотьмах само собою слово и тянется к тебе, и ты идешь к нему. ты падаешь, как степь, изъеденная зноем, и всадники толпой соскакивают с туч, и свежестью разят пространство раздвижное, и крылья берегов обхватывает луч. О, дайте только крест! И я вздохну от боли, и продолжая дно, и берега креня. Я брошу балаган - и там, в открытом поле... Но кто-то видит сон, и сон длинней меня.
На главную |