Колька Скалкин пришел в совхозную контору брать рас-чет. Директор вчера
ругал Кольку за то, что он "в такое горя-чее время..." -- "У вас вечно
горячее время! Все у вас горя-чее, только зарплата холодная". Директор
написал на его заявлении: "Уволить по собств. желанию". Осталось взять
тру-довую книжку.
За трудовой книжкой Колька и пришел.
Книжку должен был выдать некто Синельников Вяче-слав Михайлович,
средней жирности человек, с кротким лоснящимся лицом, белобровый, в белом
костюме. Синель-ников был приезжий, Колька слышал про него, что он за-нуда.
-- Почему увольняешься? -- Синельников устало смот-рел на Кольку.
-- Мало платят.
-- Сколько?
-- Чего "сколько"?
-- Сколько, ты считаешь, мало?
-- Шестьдесят-семьдесят... А то и меньше.
-- Ну. А тебе сколько надо?
Кольку слегка заело.
-- Мне-то? Три раза по столько.
Синельников не улыбнулся, не удивился такому нахаль-ству.
-- Не хватало, значит?
-- Не то что не хватало, а даже совестно: руки-ноги здоровые, работать
сроду не ленился, а... Тьфу! -- Колька много матерился по поводу своей
зарплаты, возмущался, нехорошо поминал совхозное начальство, поэтому больше
толочь воду в ступе не хотел. -- Все.
-- И куда?
-- Счас-то? Ямы под опоры пойду рыть. На тридцать седьмой километр.
-- Специальность в кармане, а ты -- ямы рыть. Ты же во-дитель второго
класса...
-- А что делать?
-- Водку поменьше пить, -- Синельников все так же без-различно, вяло,
без всякого интереса смотрел на Кольку. Непонятно было, зачем он вообще
разговаривает, спраши-вает.
Колька уставился в кроткие, неопределенного цвета гла-за Синельникова.
Пошевелил ноздрями и сказал (как он по-том уверял всех) вежливо:
-- Прошу на стол мою трудовую книжку. Без бюрократства. Без этих,
знаете, штучек.
-- Каких это штучек?
-- Я же не на лекцию пришел, верно? Я за трудовой книжкой пришел.
-- И лекцию не вредно послушать. Не на лекцию он при-шел... Водку жрать
у них денег хватает, а тут, видите ли, мало платят, -- странно, Синельников
и теперь никак не возбудился, не заговорил как-нибудь... быстрее, что ли,
злее, не нахмурился даже. -- Глоты. И сосут, и сосут, и сосу-ут эту водку!..
Как не надоест-то? Очуметь же можно. Гло-ты несчастные.
Такого Колька не заслужил. Он выпивал, конечно, но так, чтобы "глот",
да еще "несчастный"... Нет, это зря. Но странно тоже, что не слова взбесили
Кольку, а этот ровный, унылый, коровий тон, каким они говорились: как будто
та-кой уж Колька безнадежно плохой, отпетый человек, что с ним устали и не
хотят даже нервничать, и уж так -- выгова-ривают что положено, но без всякой
надежды.
-- Да что за мать-перемать-то! -- возмутился Колька. -- Ты что...
чернил, что ли, выпил? Чего ты пилить-то принял-ся? Гляди-ка, сел верхом, и
давай плеть грызть. Да ты что? Тебе что, делать, что ли, нечего, бюрократ?
Синельников выслушал все это спокойно, как на собра-нии: он даже голову
рукой подпер, как делают, сидя в пре-зидиуме и слушая привычную, необидную
критику.
-- Продолжай.
-- Я пришел за трудовой книжкой, мне нечего продол-жать. Заявление
подписано? Подписано. Давай трудовую книжку.
-- А хочешь, я тебе туда статью вляпаю?
-- За что? -- растерялся Колька.
-- За буйство. За недисциплинированность... Ма-а-лень-кую такую
пометочку сделаю, и ты у меня здесь станцуешь... краковяк, -- Синельников
наслаждался Колькиной растерянностью, но он даже и наслаждался-то как-то
уныло, не-выразительно. Колька, однако, взял себя в руки.
-- За что же ты мне пометочку сделаешь?
-- Сделаю пометочку, ты придешь ямы копать под опо-ры, а тебе скажут:
"Э-э, голубчик, а у тебя тут... Нет, ска-жут, нам таких не надо". И все. И
отполучал ты по двести руб-лей на своих ямах. Так что нос-то особо не
задирай. Он, видите ли, лаяться будет тут... Дерьмо, -- Синельников все не
повышал голоса, он даже и руку не отнял от головы -- все сидел, как в
президиуме.
-- Кто? -- спросил Колька. -- Как ты сказал?
-- Чего "кто"?
-- Я-то? Как ты сказал?
-- Дерьмо, сказал.
Колька взял пузырек с чернилами и вылил чернила на белый костюм
Синельникова. Как-то так получилось... Коль-ка даже не успел подумать, что
он хочет сделать, когда взял пузырек... Плеснул -- так вышло. Синельников
отнял руку от головы. Чуть подумал, быстро снял пиджак, встал и подер-жал
пиджак на вытянутых руках, пока чернила стекали на пол. Чернила стекли...
Синельников осторожно встряхнул пиджак, еще подождал и повесил пиджак на
спинку стула. После этого оглядел рубашку и брюки: пиджак не успел
промокнуть, на брюки не попало.
-- Так... -- сказал Синельников. -- Выбирай: двадцать рублей за
химчистку и окраску всего костюма или подаю в суд за оскорбление действием.
-- Ты же первый начал оскорблять...
-- Я -- словами, никто не слышал, чернила -- вот они, налицо. Причем
химические, -- и опять Синельников гово-рил ровно, бесцветно. Поразительный
человек! -- Твое сча-стье, что я его все равно хотел красить. Еще не знаю,
берут ли в чистку с химическими чернилами... Двадцать пять руб-лей, --
Синельников взялся за телефон. -- Решай. А то зво-ню в милицию.
Колька уже понял, что лучше заплатить. Но его возмути-ло опять, что
этот законник на глазах стал нагло завышать цену.
-- Почему двадцать пять-то? То -- двадцать, а то сразу -- двадцать
пять. Еще посидим, ты до полста догонишь?..
-- Пять рублей -- это дорога в район: туда и обратно. Я сразу не
сообразил.
-- Что, по два с полтиной в один конец, что ли? Тебя за полтинник на
попутной любой довезет.
-- На попутной я не хочу. Туда -- на попутной, а оттуда -- такси
возьму.
-- Фон-барон нашелся!.. "На такси-и"!
-- Да, на такси. Что -- дико?
-- Не дико, а... на дармовщинку-то выдрючиваться -- неужели не
совестно?
-- Ты меня чернилами окатил -- тебе не совестно? Что же я -- за спой
собственный костюм на попутных буду маять-ся? Двадцать пять. Пиши.
-- Чего?
-- Расписку.
Синельников пододвинул Кольке лист бумаги.
Колька брезгливо взял лист...
-- Как писать-то?
-- Я, такой-то, -- полностью имя, отчество, -- обязуюсь выплатить
товарищу Синельникову Вячеславу Михайлови-чу двадцать пять -- прописью --
рублей, ноль-ноль копеек...
Колька зло усмехнулся, покачал головой.
-- "Ноль-ноль копеек"!.. Командующий, мля!..
-- Ноль-ноль копеек за умышленную порчу белого кос-тюма товарища
Синельникова В.М.
Колька остановился писать.
-- Для чего же писать "умышленную"? Раз я доброволь-но соглашаюсь
платить, зачем же так писать? Там где-ни-будь прочитают и начнут... начнут
придираться.
Синельников подумал.
-- Ладно, пиши: за порчу костюма товарища... белого костюма товарища
Синельникова В.М.
Колька пропустил слово "товарища", написал: "белого костюма
Синельникова".
-- Химическими чернилами...
Колька взял пузырек, посмотрел:
-- Разве для авторучек бывают химические?
-- А какие же? Отчетные ведомости мы только хими-ческими пишем.
-- Писатели, мля... -- проворчал Колька.
-- Подпись. Число.
Колька расписался. Поставил число. Синельников взял расписку.
-- Сколько тебе под расчет причитается?
-- А я откуда знаю? Ты лучше тут знаешь.
-- После обеда зайдешь за расчетом. И за книжкой.
Колька встал.
-- Ты это... не говори никому, что... слупил с меня чет-вертной. А то
дойдет до моей... хаю не оберешься. Напиши че-го-нибудь.
-- Ладно.
Колька пошел к двери. На пороге остановился, посмот-рел на плотного
человека с белыми бровями. Синельников тоже посмотрел на него.
-- Что?
-- Хо-о, -- сказал Колька. Качнул головой и вышел из ка-бинета.
В коридоре разок про себя матюкнулся.
"Четвертной -- как псу под хвост сунул. Свернул трубоч-кой и сунул". Но
вспомнил, что он на ямах теперь будет зарабатывать по двести -- двести
пятьдесят рублей... И успокоился. "Да гори они синим огнем! -- подумал. --
Жалеть еще..."
назад
