назад

Весною сад подвиснет

Весною сад повиснет на ветвях,

нарядным прахом приходя в сознанье.

Уже вверху плывут воспоминанья

пустых небес о белых облаках.

Тебя он близко поднесет к лицу,

как зеркальце, но полуотрешенно,

слабеющей пружиной патефона

докручивая музыку к концу.

Потом рукой, слепящей, как просвет,

как уголок горящего задверья,

он снимет с лет запретных суеверье.

Быть иль не быть — уже вопроса нет.

Но то, что можно страхом победить,

заклятый  мир в снотворной круговерти

тебе вернет из повседневной смерти,

которую ты должен доносить.

Пойдем туда дорогой колеистой,

где в шкуре плеса тополь серебристый —

алмаз, не уступающий черте.

Там речка спит на согнутом локте.

Ей сон такой неудержимый снится

из наших отражений, а над ним

там сельский быт в тесовых рукавицах

не застит дня видением пустым.

Солома остановленного тленья,

стога забальзамированных сил —

как будто нами первый день творенья

до нашего рожденья предан был.

Пошли  налево через запятую

флаконы с усыпленным бытием,

бесцветные с уклоном в золотую,

кронистым подслащенные огнем.

Уже не сон, а ветер многорукий

над мертвым лесом, бледен и суров,

верхом на шатком метрономном стуке

проносится смычками топоров.

И лес хрипит, всей падалью растений

мучительно пытаясь шелестеть.

Но не растут на тех деревьях тени,

и нечем им ответить и посметь.

Лесного эха стыд деревенеет,

оно посмертной воле не к лицу.

Дорога под ногами цепенеет.

Идет тысячелетие к концу.