|
С самого того дня главным делом, главной заботой, радостью в жизни Чертопханова стал Малек-Адель. Он полюбил его так, как не любил самой Маши, привязался к нему больше, чем к Недопюскину. Да и конь же был! Огонь, как есть огонь, просто порох -- а степенство, как у боярина! Неутомимый, выносливый, куда хошь его поверни, безответный; а прокормить его ничего не стоит: коли нет ничего другого, землю под собой глодает. Шагом идет -- как в руках несет; рысью -- что в зыбке качает, а поскачет, так и ветру за ним не угнаться! Никогда-то он не запыхается: потому -- отдушин много. Ноги -- стальные; чтобы он когда спотыкнулся -- и в помине этого не бывало! Перескочить ров ли, тын ли -- это ему нипочем; а уж умница какая! На голос так и бежит, задравши голову; прикажешь ему стоять и сам уйдешь -- он не ворохнется; только когда станешь возвращаться, чуть-чуть заржет: "Здесь, мол, я". И ничего-то он не боится: в самую темять, в метель дорогу сыщет; а чужому ни за что не дастся: зубами загрызет! И собака не суйся к нему: сейчас передней ножкой ее по лбу -- тюк! только она и жила. С амбицией конь: плеткой разве что для красы над ним помахивай -- а сохрани Бог его тронуть! Да что тут долго толковать: сокровище, а не лошадь! Примется Чертопханов расписывать своего Малек-Аделя -- откуда речи берутся! А уж как он его холил и лелеял! Шерсть на нем отливала серебром -- да не старым, а новым, что с темным глянцем повести по ней ладонью -- тот же бархат! Седло, чепрачок, уздечка -- вся как есть сбруя до того была ладно пригнана, в порядке, вычищена -- бери карандаш и рисуй! Чертопханов -- чего больше? -- сам, собственноручно, и челку заплетал своему любимцу, и гриву и хвост мыл пивом, и даже копыта не раз мазью смазывал... Бывало, сядет он на Малек-Аделя и поедет -- не по соседям, -- он с ними по-прежнему не знался, -- а через их поля, мимо усадеб... Полюбуйтесь, мол, издали, дураки! А то прослышит, что где-нибудь охота проявилась -- в отъезжее поле богатый барин собрался, -- он сейчас туда -- и гарцует в отдалении, на горизонте, удивляя всех зрителей красотой и быстротою своего коня и близко никого к себе не подпуская. Раз какой-то охотник даже погнался за ним со всей свитой; видит, что уходит от него Чертопханов, и начал он ему кричать изо всей мочи, на всем скаку: "Эй, ты! Слушай! Бери что хочешь за свою лошадь! Тысячей не пожалею! Жену отдам, детей! Бери последнее!" Чертопханов вдруг осадил Малек-Аделя. Охотник подлетел к нему. -- Батюшка! -- кричит, -- говори: чего желаешь? Отец родной! -- Коли ты царь, -- промолвил с расстановкой Чертопханов (а он отроду и не слыхивал о Шекспире), -- подай мне все твое царство за моего коня -- так и того не возьму! -- Сказал, захохотал, поднял Малек-Аделя на дыбы, повернул им на воздухе, на одних задних ногах, словно волчком или юлою -- и марш-марш! Так и засверкал по жнивью. А охотник (князь, говорят, был богатейший) шапку оземь -- да как грянется лицом в шапку! С полчаса так пролежал. И как было Чертопханову не дорожить своим конем? Не по его ли милости оказалось у него снова превосходство несомненное, последнее превосходство над всеми его соседями? назад
На главную
|
